Первая часть

Вторая часть

Я стала плохой в одночасье.

У меня были многочисленные предупреждающие знаки (סימני אזהרה).
И все равно это случилось внезапно — Ж. вошла в комнату и первые ее слова, адресованные мне, были «мне очень плохо, а твоя терапия мне совсем не помогает, я хочу сменить психотерапевта!»

Это было сказано достаточно агрессивно.

Вихрь мыслей и чувств пронёсся у меня в голове. Я отслеживала их, и думала о том, что относится к ней а что только ко мне, что будет полезно для Ж. , и как я на самом деле к этому отношусь? Что я действительно думаю и чувствую сейчас? А что чувствует Ж.? Что происходит с Ж. и что происходит со мной? Что происходит с нами?

Чтобы понять, почему важно то, что происходило со мной, я попробую осветить смысл такого явления, которое современная психология называет Еnactment (Разыгрывание).

Предполагается, что аналитик не является простым адресатом душевных состояний и переживаний пациента, но что он и сам производит в процессе коммуникации с пациентом эмоциональные реакции, затрагивающие и его собственные конфликтные области. При этом аналитик наблюдает за происходящим с собой, и взаимодействует с тем, что происходит.

Еnactment это постоянный и вездесущий процесс, как некий волшебный эквивалент речи, дающий удивительную возможность понять, каким образом, функционирует межличностная жизнь пациента.

В общем это способ, которым аналитик и пациент вербально или невербально обоюдно воздействуют друг на друга. Речь идет о тонких межличностных действиях, зачастую не осознанных, а не о простом поведении.

И я, наблюдая за собой, отследила весьма двойственное отношение к происходящему.

Вот некая толика того, что мне открылось:

Промелькнувшая невольная мысль «баба с возу, кобыле легче» причиняла мне прямо таки физическое неудобство, мне было стыдно за неё.

С другой стороны я испытывала злость на Ж , она уже месяц как отменяет встречи смсками в последний момент (помните, у меня были многочисленные предупреждающие знаки?),а я очень вкладывалась в терапию с ней, много думала о ней после встреч и разговаривала со своим супервизором. А она видите ли не довольна, и хочет уйти к другому терапевту.

Вместе с этим я осознавала полную легитимность такого желания. И возможности, которые оно дает — поговорить о том, что до сих пор не удавалось затронуть, как она разрывает отношения с другими, не давая им перерасти в более серьезную привязанность.
И вместе с этим я понимала, что не желающего оставаться на терапии человека невозможно удержать, и испытывала глубокое сожаление.

Потому что впервые Ж. смогла создать искренние и доверительные отношения со своим психотерапевтом.

И потому что происходящая сейчас между нами сцена являлась настоящим отыгрыванием ее привычных сценариев (включая мою злость и мысли о том что легче с ней расстаться, чем продолжать отношения\терапию).

Все это промелькнуло в моей голове за считанные секунды, и я сказала: «Наверное это очень не приятно, честно отходить без малого год на психотерапию, говорить там о своих чувствах, верить что что-то может измениться, и в итоге обнаружить что на самом деле ничего не меняется. «

«Да»,- сказала Ж. ,я заметила как она расслабляется, и подумала что возможно она опасалась, что я отругаю ее за месяц пропусков, а лучшая защита это нападение.

» Я сожалею, что ты так чувствуешь», -сказала я -, «но знаешь, мы почти месяц не виделись, очень сложно помочь человеку который не приходит на встречи».

Напряжение снова возникло в комнате. Оно стояло между нами, почти осязаемой массой, его можно было резать ножом.
Я продолжила говорить.

«Знаешь, иногда такие пропуски могут говорить о чем-то. Может быть о том, что тебе не хотелось приходить, что ты не довольна тем что тут происходит … или ты заметила что год, о котором мы говорили, подходит к концу, и это твой способ прощаться» …

» Ничего такого не было. Я просто была в Лондоне. И там я осознала как мне плохо и как я одинока, и как мне не помогает эта терапия. Я хочу другого, ХОРОШЕГО терапевта!» , подчеркнула Ж.

«В Лондоне?», удивилась я. Ж. не сообщала о своём желании поехать туда, но регулярно жаловалась на недостаток денег.
В комнате воцарилось молчание.

Я попробовала зайти с другого конца: «И с этим другим терапевтом, который помог бы тебе… что там случилось бы? что было бы по-другому? «

«Откуда мне знать? Я же не специалист!», — парировала Ж.

«Что ж, я так понимаю это наша последняя встреча. Раз так, давай подведём итоги», сказала я.

И мы много говорили. Мы говорили о том, что наша терапия занималась в первую очередь отношениями Ж. с другими людьми, и у нас с Ж. параллельно тоже соткались самые настоящие отношения, где по сути происходили точно те же самые процессы, что и снаружи, вне терапии.

Что в стерильной обстановке, словно в лаборатории, мы могли взять виртуальную лупу, и проверить что же именно произошло между нами.

Как она разочаровалась во мне точно так же, как и в других близких людях.

Как она не смогла сказать мне об этом прямо, и показывала с помощью поведения, например отменяя встречи в последний момент.
Как решила резко прервать отношения, потому что для нее нестерпимо прощаться, а год терапии о котором мы говорили изначально подходил к концу.

Как ей нестерпимо нуждаться в помощи, сидеть на кресле пациента. Не говоря уже о том, чтобы попросить продлить терапию.

Мне удалось найти подходящие слова и донести до нее, что происходит между нами, когда она начинает встречу с того, что хочет уйти к другому терапевту, обесценивая все что было до сих пор. Как эта ситуация находит отголоски в ее прошлом, и как часто она делает это с людьми в ее жизни — обесценивает и выбрасывает.

Самое же главное — Ж. смогла услышать меня, она хотела изменить этот паттерн, и осталась на терапии. Ее поведение качественно изменилось со временем. Она не разрывала связи подобным образом, а смогла создавать крепкие, значимые отношения с другими людьми.
…………………………………..
Но все это произошло в какой-то другой, параллельной реальности.
В этой же реальности, за Ж. захлопнулась дверь, и мы расстались навсегда.
Больше я никогда её не видела.
Чувство сожаления, о котором так много говорила Ж., стало доступно мне на очень глубоком уровне.
Но это уже никак не могло ей помочь, как и другие мои понимания, касательно ее ситуации.